Маникюр и педикюр

Понёва - это элемент русского народного костюма, женская юбка из нескольких кусков ткани. Что такое понёва у женщин на руси

Понёва - по мнению историков славянских языков, слово «понёва» (или «понява») первоначально означало «кусок ткани», «полотенце», «пелена», «завеса». Некоторые авторы полагают, что древние славяне называли так не само одеяние, а материю, из которой его делали, - разновидность полушерстяной ткани, как правило, клетчатого рисунка. Однако большинство историков и этнографов именно этим словом обозначают набедренную одежду, которую получали девушки, достигшие возраста невест и прошедшие инициацию (см. главу «Взросление»). Недаром ещё недавно в русском языке существовало особое выражение о наступлении физического взросления девочки- «рубаху сняла». Видимо, первоначально имелась в виду замена детской рубашонки взрослой одеждой, понёвой. Когда же древний обряд стал забываться, понёва кое-где превратилась в принадлежность просватанной, а то и замужней. Языковеды возводят это слово к древнерусским глаголам со значением «натягивать», «надевать».

По всей вероятности, древнейшие понёвы первоначально представляли собой три несшитых полотнища, скреплявшиеся на талии пояском. Затем их стали сшивать, оставляя один разрез - спереди или на боку. В таком виде удобные, нарядные, тёплые понёвы дожили в иных деревнях до нашего века. Были они такой же длины, как и рубаха, - до щиколоток или до икр, смотря как было принято в той или иной местности. Во время работы углы понёвы можно было подвернуть и засунуть за пояс. Это называлось - носить понёву «кульком». Подворачивали понёвы и на праздниках - с целью показать богато вышитый подол рубахи.
В народе распашные (имеющие разрез) понёвы именовали «разнополками» или «растополками». Существовали и «глухие», полностью сшитые наподобие юбки. В этом случае к трём традиционным полотнищам добавлялось четвёртое - «прошва». Его делали из другой материи, оно делалось короче, и снизу его надставляли «подподольником» из куска той ткани, из которой кроились остальные. Внешне получалось нечто вроде передничка. Прошву (и вообще всю поиёву) украшали вышивкой, характер которой зависел от возраста женщины – самые нарядные носили, конечно незамужние девушки и модницы, пожилые ограничивались плоской цветной тесьмой по краю подола. Белая с белой же вышивкой прошва считалась верным признаком «горемычного, траурного наряда»

Все кто читал исторические романы, знает о «килте» – мужской юбке горцев Шотландии – и о том, что по характеру и цвету его клеток знатоки умели точно определить, к какой родовой общине (клану) принадлежал одетый в килт человек. Но далеко не всем известно, что и в России еще в начале ХХ века по клеткам крестьянской поневы можно было угадать губернию, уезд и даже деревню, откуда приехала женщина. Так, на севере Рязанской губернии носили чёрные или тёмно-синие понёвы с клетками из белых и цветных нитей. На границе Тульской и Рязанской губерний фон понёвы был красным с пропущенными по нему чёрными и белыми нитями. А возле города Касимова преобладали красные понёвы в синюю клетку. Археологические находки подтвердили, что эта традиция действительно тянется в глубины веков - к древним славянам. Женщины племени вятичей, занимавшего когда-то Рязанскую, Тамбовскую, Орловскую, Калужскую области, предпочитали синие клетчатые понёвы. Западнее, на территории племени радимичей, клетки понёвы были красными.

А вот близкие соседи славян - скандинавы, финно-угры и балты - предпочитали совсем другой вид женской одежды. У них она состояла из двух полотнищ - сзади и спереди, - соединённых поверх рубахи наплечными лямками, часто на пряжках. Учёные пишут, что эта одежда оказала определённое влияние на русский костюм: под её воздействием к середине или концу XIV века появилось то, что мы называем теперь «сарафаном». Только вот именовали его тогда по-другому - «саян», «ферязь», «шушун» и так далее. А «сарафаном» до XVII века называлась... Мужская длинная верхняя распашная одежда. На женское платье это слово перешло потом.

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Понёва (панёва, понява, поня, понька - вероятно от «понять» в значении «обнять») - элемент русского народного костюма, женская шерстяная юбка замужних женщин из нескольких кусков ткани (как правило, темно-синей клетчатой) с богато украшенным подолом . Ещё в конце 19 - начале 20 вв. была распространена в южно-великорусских и белорусских областях .

Существовал обряд - одевание поневы , который говорил о том, что девушка уже могла быть просватанной.

Обычай ношения

Понёва является древним видом женской одежды, её носили в ряде с кичкой и особой нагрудной и плечевой одеждой. Это одежда преимущественно замужних женщин, девушки надевали её по достижении половой зрелости, а иногда и во время свадебного обряда .

С момента обряда совершеннолетия - одевания поневы - про девушку могли говорить: «рубаху сняла» , то есть сменила детскую рубашку на взрослое одеяние. Понёва, как непременный атрибут жены, наделялась такими сравнительными эпитетами, как «бабий хомут» или «бабья забота», «бабья кабала» . Смыслы выражений заключали идею прохождения девкой бабьего пути - творения рода.

Для девочки важным рубежом был обряд «вскакивания» в понёву. Понёва - древняя набедренная одежда, полотнище ткани, заменяющее юбку. По описаниям этнографов, в XIX веке девушки в деревнях до 15-16 лет ходили в одних рубахах, опоясанных шерстяным поясом. Когда наступала пора наряжаться во взрослую одежду, проводился специальный обряд: девица "становится на лавку и начинает ходить из одного угла на другой. Мать её, держа в руках открытую поневу, следует за ней подле лавки и приговаривает: «Вскоци, дитетко; вскоци, милое»; а дочь каждый раз на такое приветствие сурово отвечает: «Хоцу - вскоцу, хоцу - не вскоцу». Но так как вскочить в поневу значит объявить себя невестою и дать право женихам за себя свататься, то никакая девка не заставляет долго за собой ухаживать, да и никакая девка не дает промаху в прыжке, влекущего за собой отсрочку в сватовстве до следующего года .

Совокупность всех понёв на жизненном пути бабы образует своеобразный календарь жизни бабы-рожаницы (Великорусская женская сряда. СПб, СПбГУ, 2010. П. И. Кутенков).

Женщина носила паневу всю жизнь, в зависимости от возраста её вид менялся, в частности, колебалось число изображенных ярг:

Особые правила выбора панев существовали в дни праздников и печали:

«В период формирования древнерусской народности на территории теперешней Московской области понёва была основным, ведущим видом одежды, который принят в X-XIII веках. До XIV века дожил обычай, в соответствии с которым каждый населённый пункт или несколько деревень и сёл имели свои отличия в украшении ткани, из которой шилась понёва, в размерах клеток ткани и т. д. Если девушка выходила замуж в другую деревню, она должна была подчиниться традициям того села, откуда муж был родом: приходилось носить понёву того типа, который принято носить в деревне мужа. Дольше всего понёва держалась в южных губерниях» .

Описание

Характерное отличие паневы от любой другой юбки в том, что она изготавливалась обычно из трех (или более) кусков ткани, специально изготовленных на ткацком стане . Поскольку станок имел ширину от 35 см, именно это и диктовало обычное количество полотен - трехполые паневы .

Панева надевалась поверх рубахи, оборачивалась вокруг бедер и вздергивалась на талии с помощью гашника - шерстяного шнура. В зависимости от региональной моды она могла спускаться ниже талии, либо наоборот завязываться выше, под грудью . Спереди часто надевался передник-фартук.

Панёвы различаются по крою и расцветке.

По покрою

панёвы распашные, открытые спереди или сбоку
с прошвой, глухие

Оба типа присущи областям южной России.

По расцветке

По расцветке, орнаментации и украшению паневы намного более разнообразны. Часто свои варианты имели даже отдельные села. Однако из-за миграций при колонизации южных земель и проч. четко локализовать их по распределению цвета и орнамента трудно.

Основной тип - синяя клетчатая панёва, распашная или глухая, преобладавшая в бассейне Оки, в Рязанской, Курской, Пензенской, Тамбовской, Орловской, Воронежской губерниях.

Черная клетчатая встречалась в некоторых местностях Рязанской, Воронежской, Калужской губерний.

Синяя гладкая и красная полосатая панева - Мещерском районе, на севере Рязанской и в части Тамбовской губерний.

Красная панева - также в Тульской и Воронежской губерниях, то есть в бассейне Дона, а также в некоторых местностях Смоленской, Орловской и Рязанской губерний.

Расшитые шерстью тёмно-синие или чёрные клетчатые панёвы - в Воронежской губернии

Украшенные ткаными узорами , иногда очень сложными - в Калужской, Рязанской.

В некоторых селах Пензенской области женщины носили тяжелые браные (то есть тканые) поневы .

Украшения

Обычно у панёвы были подолы, кромки вдоль разрезов, а также швы прошв, богато украшенные вышивкой, кумачовыми лентами, зубчиками, ромбами, галунными нашивками.

«В разных губерниях России существовало множество вариантов декоративного убранства понев. Даже в соседних селах Бирюченского уезда свадебные поневы различались по цвету, характеру узора, носили разные названия: „потринитка“, „на шленке“, „наборная“. Самой многодельной была понева „потринитка“; клетки её полотна вышивались петельчатым швом темно-красными нитями, в результате чего ткань напоминала густой, толстый мех»

Воронежские поневы обшивались и украшались очень богато оранжевой вышивкой из шерстяных нитей и дополнялись различными швами и розетками, блестками.

Таким образом, понева - это не просто ткань, но и целый комплекс украшений, которые покрывали эту деталь женской одежды. Она имела тщательно разработанный широкой узорный, браный подподольник . Подподольники отличались друг от друга количеством нашитых на них солярных, то есть солнечных знаков - ерг. Ерга , или ярга - это славянская свастика, символ бога Ярилы. Ерг на костюме могло быть нечетное количество, от одной до одиннадцати .

См. также

Напишите отзыв о статье "Понёва"

Примечания

Литература

Куфтин Б. А. Часть 1. Женская одежда: рубаха , понёва, сарафан // Материальная культура Русской Мещёры. - М ., 1926.

Ссылки

narjad.narod.ru/tips/panova.htm
www.ethnomuseum.ru/glossary/?%CF%EE%ED%B8%E2%E0
www.kidsoft.ru/arch-2005/files/web_design/wd_24/odeghda_women.htm
morgetta.livejournal.com/21040.html
memoriesthatlastforever.com/veka.htm

Отрывок, характеризующий Понёва

Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.

Понёва (панёва, понява, поня, понька - вероятно от «понять» в значении «обнять») - элемент русского народного костюма, женская шерстяная юбка замужних женщин из нескольких кусков ткани (как правило, темно-синей клетчатой) с богато украшенным подолом.

Существовал обряд - одевание понёвы, который говорил о том, что девушка уже могла быть просватанной.

Панёва является древним видом женской одежды, её носили в ряде с кичкой и особой нагрудной и плечевой одеждой. Это одежда преимущественно замужних женщин, девушки надевали её по достижении половой зрелости, а иногда и во время свадебного обряда.

С момента обряда совершеннолетия - одевания поневы - про девушку могли говорить: «рубаху сняла», то есть сменила детскую рубашку на взрослое одеяние. Понёва, как непременный атрибут жены, наделялась такими сравнительными эпитетами, как «бабий хомут» или «бабья забота». Смыслы выражений заключали идею прохождения девкой бабьего пути - творения рода. Девки не носят ее, или только просватанные.

Словарь Даля

Совокупность всех понёв на жизненном пути бабы образует своеобразный календарь жизни бабы-рожаницы.

Женщина носила понёву всю жизнь, в зависимости от возраста её вид менялся, в частности, колебалось число изображенных ярг:
- перед приходом сватов и жениха - «печальный» наряд - понева о 3 яргах
- на третий день свадьбы молодая надевала поневу «под дары» и одаривала гостей платками, головными уборами, поневами, вынимая их из сундука с приданым
- на свадьбу - праздничная панева после перехода в дом мужа - о 11 яргах
- в детородный период женщина - об 11, 9, 7 и 5 яргах.
- «старуха» (начиная с 40 лет) - о 3 яргах (зачастую баба сама выбирала время для смены)
- глубокая старость (около 80-90 лет) - об 1 ярге. - узенькая белая яргическая полоска без узоров.

«В период формирования древнерусской народности на территории теперешней Московской области понёва была основным, ведущим видом одежды, который принят в X-XIII веках.

До XIV века дожил обычай, в соответствии с которым каждый населённый пункт или несколько деревень и сёл имели свои отличия в украшении ткани, из которой шилась понёва, в размерах клеток ткани и т. д. Если девушка выходила замуж в другую деревню, она должна была подчиниться традициям того села, откуда муж был родом: приходилось носить понёву того типа, который принято носить в деревне мужа. Дольше всего понёва держалась в южных губерниях».

Характерное отличие паневы от любой другой юбки в том, что она изготавливалась обычно из трех (или более) кусков ткани, специально изготовленных на ткацком стане. Поскольку станок имел ширину от 35 см, именно это и диктовало обычное количество полотен - трехполые паневы.

Панева надевалась поверх рубахи, оборачивалась вокруг бёдер и вздергивалась на талии с помощью гашника - шерстяного шнура. В зависимости от региональной моды она могла спускаться ниже талии, либо наоборот завязываться выше, под грудью. Спереди часто надевался передник-фартук.

В Смоленской губернии среди распашных панёв различаются: растополка, у которой одно полотнище располагается спереди и два сзади, так что открытыми оказываются оба бока, и разнополка, состоящая из трех полотнищ разной длины, из которых короткое располагается справа, а треть первого и третьего полотнищ носили с подтыком - отворачивали и перекидывали через пояс.

В Орловской, Курской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Калужской, Рязанской губерниях панёва открыта спереди; носили её, подтыкая углы за пояс.

Вариантом является панёва-плахта с разрезом спереди, бытовавшая в Севском и Трубчевском уездах Орловской губернии, которая состояла из двух сшитых наполовину полотнищ.

В Рязанской и Орловской губерниях носили также гофрированную панёву.

Панёва с прошвой, видимо, более позднее явление. Крестьянки, отправляясь в город, распускали распашную панёву, так как ходить в городе в подоткнутой панёве считалось зазорным. Прошва - это 4-е узкое полотнище, которое могло вшиваться и временно, на «живую нитку». Она располагалась сбоку или спереди. Даже если она являлась изначальной частью панёвы, то все равно изготавливалась из отличной от основного полотнища ткани, и четко ограничивалась полосками кумача, позументами.

Основной тип - синяя клетчатая панёва, распашная или глухая, преобладавшая в бассейне Оки, в Рязанской, Курской, Пензенской, Тамбовской, Орловской, Воронежской губерниях.

Чёрная клетчатая встречалась в некоторых местностях Рязанской, Воронежской, Калужской губерний.

Синяя гладкая и красная полосатая панёва - Мещерском районе, на севере Рязанской и в части Тамбовской губерний.

Красная панёва - также в Тульской и Воронежской губерниях.

Понёва - по мнению историков славянских языков, слово «понёва» (или «понява») первоначально означало «кусок ткани», «полотенце», «пелена», «завеса». Некоторые авторы полагают, что древние славяне называли так не само одеяние, а материю, из которой его делали, - разновидность полушерстяной ткани, как правило, клетчатого рисунка. Однако большинство историков и этнографов именно этим словом обозначают набедренную одежду, которую получали девушки, достигшие возраста невест и прошедшие инициацию (см. главу «Взросление»). Недаром ещё недавно в русском языке существовало особое выражение о наступлении физического взросления девочки- «рубаху сняла». Видимо, первоначально имелась в виду замена детской рубашонки взрослой одеждой, понёвой. Когда же древний обряд стал забываться, понёва кое-где превратилась в принадлежность просватанной, а то и замужней. Языковеды возводят это слово к древнерусским глаголам со значением «натягивать», «надевать».

По всей вероятности, древнейшие понёвы первоначально представляли собой три несшитых полотнища, скреплявшиеся на талии пояском. Затем их стали сшивать, оставляя один разрез - спереди или на боку. В таком виде удобные, нарядные, тёплые понёвы дожили в иных деревнях до нашего века. Были они такой же длины, как и рубаха, - до щиколоток или до икр, смотря как было принято в той или иной местности. Во время работы углы понёвы можно было подвернуть и засунуть за пояс. Это называлось - носить понёву «кульком». Подворачивали понёвы и на праздниках - с целью показать богато вышитый подол рубахи.
Самые разукрашенные поневы носили замужние женщины до рождения первенца, но широкую известность получили куполообразные юбки.
В народе распашные (имеющие разрез) понёвы именовали «разнополками» или «растополками». Существовали и «глухие», полностью сшитые наподобие юбки. В этом случае к трём традиционным полотнищам добавлялось четвёртое - «прошва». Его делали из другой материи, оно делалось короче, и снизу его надставляли «подподольником» из куска той ткани, из которой кроились остальные. Внешне получалось нечто вроде передничка. Прошву (и вообще всю поиёву) украшали вышивкой, характер которой зависел от возраста женщины – самые нарядные носили, конечно незамужние девушки и модницы, пожилые ограничивались плоской цветной тесьмой по краю подола. Белая с белой же вышивкой прошва считалась верным признаком «горемычного, траурного наряда»

Классификацию понев по характеру ткани и технике изготовления даст Б. А. Куфтин, пользуясь данными севера Рязанской губ. Эта классификация применима к поневе вообще:

1. Понева из легкой шерстяной ткани (тканная при помощи двух ремизок), черного или темносинего цвета, с клетками из белых или цветных нитей, пропущенных в утке и в основе, широко распространена у южных великорусов. Местами встречается красная расцветка фона, по которому пропущены белые, черные и другие нити, образующие клетки или шашки (Тульская, Рязанская области).
-2. Понева (тканная на 4 подножках) состоит из двойной ткани, сверху шерстяной, снизу портяной; оба эти слоя соединяются в процессе тканья один с другим сложным геометрическим узором (из портяных нитей), выступающим на лицевой (шерстяной) стороне ткани. Фон красный, с синими полосами в основе и утке, составляющими при пересечении шашки (встречается в б. Касимовском уезде Рязанской губ.).
-3. Понева из тяжелой толстой ординарной ткани с портяной основой (белой посконной ссученой вдвое нити) и шерстяным утком. Уток прибивается так плотно, что нити основы не видны.

Имеются три разновидности поневы этого типа:

А) тяжелая браная с узором из портяных нитей по плотной красной с синими полосами ткани;
-б) тяжелая красная с синими поперечными полосами, без браного узора; ткань этой поневы Б. А. Куфтин считает упрощением тяжелой браной ткани.
-в) однотонная синяя с красной каймой на подоле, так называемая синятка (кроме Рязанской, отмечена еще и в Калужской обл.).

Наряду с браной поневой, которую надевали как праздничную преимущественно молодые женщины, носили и легкую шерстяную поневу с шашечным узором красного цвета из ткани простого переплетения - «простушку». Женщина, достигшая 40-45 ле;г, обычно меняла тяжелую поневу на клетчатую «простушку»

Если кто-то думает что понёвы это одежда исключительно наших прабабушек, то представьте себе насколько удобная и практичная это вещь, и возможно вы сотворите понёву для себя уже на современный лад, отлично вписывающуюся в повседневную жизнь.

Что же удобного и практичного в понёве?

Этот вид одежды является оберегом для женских детородных органов - ведь благодаря ей они постоянно находятся в тепле. Так же понёва предполагает ношение нижней юбки, платья или рубахи - а когда на девице надето несколько юбок - то женская сила отлично накапливается и сберегается для нас самих и нашего единственного суженного. Понёва так же является оберегом от лишнего внимания посторонних людей, в много людном месте. А если это понёва повседневная, то отлично выполняет задачу передника.

Понева, как элемент традиционной русской женской одежды

Юбка как национальный элемент костюма.

Панёва (понёва, понява, поня, понька) — это поясная одежда из трёх и более сшитых кусков ткани, специально сотканных из шерсти специально изготовленных на ткацком стане. Понёва оборачивалась вокруг бедер и вздергивалась на талии с помощью гашника - шерстяного шнура.

Панёва является древним видом женской одежды, её носили в комплексе с кичкой и особой нагрудной и плечевой одеждой. Это одежда преимущественно замужних женщин, девушки надевали её по достижении половой зрелости, а иногда и во время свадебного обряда. Понёва была распространена в южных регионах Руси.

Панёвы различаются по крою и расцветке. По покрою различаются панёвы распашные, открытые спереди или сбоку и с прошвой, глухие. Оба типа присущи областям южной России. Понёву шили из клетчатой шерстяной домотканой материи. Три узких полотнища не просто соединялись между собой, но имели по швам обильную вышивку, кисточки. По низу понёвы обязательно шла полоса тесьмы, яркая и нарядная. Понева - основная часть южнорусского комплекса, набедренная юбка, надеваемая на рубаху, шилась преимущественно из шерстяной клетчатой домотканины, более древняя, распашная понева шилась из трех полотнищ и укреплялась на поясе гашником.

В России ещё в начале 20 века по клеткам крестьянской понёвы можно было определить не только губернию, уезд, но и деревню, откуда приехала женщина.

Женщины племени вятичей, занимавшего когда-то Калужскую, Орловскую, Рязанскую и Тамбовскую области предпочитали синие клетчатые понёвы. Западнее, на территории племени радимичей, клетки понёвы были красными.

Количество же украсов, узор и цвет вышивки на понёве всегда указывали на достаток, количество детей хозяйки и даже ее возраст. Вот так! Посмотрел на одежду и сразу понятно, что за человек перед тобой. Такова отличительная особенность русской одежды.

Считается, что самые древние виды понёв представляли собой три несшитых полотнища. Почему полотнищ было несколько, становится понятным, если учесть, что ширина ткацкого станка была от 0,35 м.

В Рязанской, Пензенской, Калужской, Орловской, Курской, Воронежской, Тамбовск о й губерниях понёва открыта спереди; носили её, подтыкая углы за пояс. Вариантом является понёва-плахта с разрезом спереди.

В народе распашные (имеющие разрез) понёвы именовали «разнополками» или «растополками». Существовали и «глухие», полностью сшитые наподобие юбки. В этом случае к трём традиционным полотнищам добавлялось четвёртое - «прошва». Его делали из другой материи, оно делалось короче, и снизу его надставляли «подподольником» из куска той ткани, из которой кроились остальные. Внешне получалось нечто вроде передничка. Прошву (и вообще всю понёву) украшали вышивкой, характер которой зависел от возраста женщины - самые нарядные носили, конечно, незамужние девушки и молодицы, пожилые ограничивались полоской цветной тесьмы по краю подола. Белая с белой же вышивкой прошва считалась верным признаком «горемычного», траурного наряда.

Воронежские и Тамбовские понёвы очень знамениты своими расписными узорами. Они украшались яркими нитками, украшались различными блестками и необычными швами. Кроме орнаментов, еще и яргамы украшалась понёва. Что это за декоративные элементы? Это символ солнца, бога Ярилы. Ярг на подоле юбки могло быть от одного до одиннадцати. Каждому празднику соответствовало определенное их количество. Саму праздничную юбку одиннадцати ярг девушка надевала на важнейшее событие в жизни - свадьба. Ближе к старости носили поневу, на которой было только такое обозначение.

Во времена древних славян даже существовал обряд, который заключался в надевании понёвы девушками, готовыми к сватанию. После того, как девушка вышла замуж, она не имела права снимать такую юбку, до самой смерти.
Такая очень удобная вещь, как понёва, просуществовала вплоть до 20 века. Через некоторое время ее стали считать элементом крестьянской одежды, и городские девушки отказались от такой своеобразной юбки. Образ сельской барышни больше не привлекал городских человек. Об этом говорят источники, в которых описывается повседневный быт крестьян. Но несмотря на это, поневу не исключили из ряда традиционных российских нарядов, которые будут хранить история на протяжении долгих лет. Сохраняя традиции наших предков годы, мы отдаем дань уважения и памяти нашей истории. Быть может, кто-то посчитает необязательным интересоваться бытом своих предков, но и лишними такие знания никогда точно не будут.

ПОШИВ ЮБКИ «ПАНЕВА»

(распашная)